Важное звено в цепи связей человека с природой
Ю. К. Ефремов,
доктор исторических наук
Московский государственный университет им.
М. В. Ломоносова
Опубликовано // Природа. ≈ 1971. ≈ N 2. ≈
С. 77≈80.
Опубликованные в ╧ 1 и 2 ╚Природы╩ за 1970 г.
статьи Л. Н. Гумилева и Ю. В. Бромлея по
определению понятия ╚этнос╩ и проблем
этногенеза вызвали большой интерес у
читателей. Дискуссия по этим вопросам была
продолжена в ╧ 8 нашего журнала за тот же
год. Ниже публикуются другие поступившие в
╚Природу╩ статьи, а также заключительные
выступления Л. Н. Гумилева и Ю. В. Бромлея.
В ходе дискуссии выявились два основных
подхода к затронутым проблемам, в одном из
которых делается акцент на биологические и
психологические факторы, в другом ≈ на
социальные. Расхождения между этими
подходами частично объясняются различным
употреблением самого термина ╚этнос╩ и
отражают большую сложность и недостаточную
разработанность некоторых проблем. В то же
время дискуссия показала возможность и
плодотворность комплексного,
социобиологического подхода к решению
отдельных вопросов.
В целом воздействие биологических
факторов на этнические процессы (особенно
на этногенез народов), очевидно, не вызывает
сомнений. Однако рассмотрение этого
вопроса требует осторожности, непременного
учета определяющего влияния социально-экономических
факторов. Рассмотрение этнической истории
вне связи с социально-общественным
развитием человечества не только не
помогает решению вопроса, но, напротив,
затрудняет ее правильное понимание.
Известны две различные модели отражения
связей человечества с остальной природой.
Одна опирается на удачную для времени
своего возникновения, но одностороннюю
догадку: ╚Земля ≈ жилище человека╩; другая ≈
на понимание его единства с природой:
человечество не вставлено в нее как в
футляр и не только заселяет некую
жилплощадь, а само представляет
необъемлемую составную часть природы. При
этом имеется в виду, что перед нами
качественно своеобразная, высшая форма
существования материи, подчиненная не
одним природным, но и общественным законам.
Сторонники трактовать эту проблему по
первой модели отстаивают необходимость
раздельного изучения ╚жильца╩ и ╚жилища╩,
выдвигая на передний план тезис о
недопустимости ╚смешения природных и
общественных закономерностей╩, о
невозможности изучать их связи в пределах
единой комплексной отрасли знания. При этом
они обходят вопрос, какая же конкретная
наука, помимо диалектико-материалистической
философии, но на ее базе, полномочна изучать
такое связи. Ведь существуют же все-таки не
одни случайные совпадения причинно-независимых
процессов, но и взаимозависимости между
природой и обществом!
Приверженцы второй модели, со своей
стороны, не раз подходили к той же проблеме,
справедливо уверенные в правоте отправной
позиции: такие связи есть, и наука,
взявшаяся изучать любые зависимости в
ландшафтной среде Земли ≈ география не
может пройти мимо исследования
взаимоотношений между человечеством и
остальной природой. Однако первые попытки
изучать эти связи были односторонни и не
раз приводили к преувеличениям роли среды в
жизни общества, что компрометировало и
отправной постулат.
На этой почве в науке развилось целое
направление, призывавшее к борьбе с
географическими детерминизмом, а наиболее
крайние ревнители этой борьбы доходи до
недооценки, а то и до полного отрицания
значения среды обитания в жизни
человечества: так возник левацкий ╚географический
нигилизм╩ - индетерминизм.
Мне уже доводилось ≈ и на страницах ╚Природы╩[1],
и в сборнике ╚Природа и общество╩[2], и в
особенности в научных сборниках Музея
землеведения[3] ≈ развивать свои взгляды на
необходимости изучения человечества как
биосоциального явления и неотъемлемого
компонента ландшафтной среды; говорить о
соотношении понятий ╚антропосфера╩ (человечество
как биомасса) и ╚социосфера╩ (человечество
вместе со средой его обитания ≈ культурным
ландшафтом и общественными отношениями);
утверждать тезис о большом теоретическом и
практическом значении единства географии
не только как системы наук, но и входящего в
эту систему стержневого ствола ≈ общей
географии.
Это ≈ решение проблемы с позиций
географов, показывающее, что оно
плодотворно и для философов. Однако
географы все же не могли не ощущать
известного одиночества, когда пытались
решать проблему ╚природа-общество╩ только
со своего природоведческого фланга,
обществоведы же ≈ историки, социологи,
юристы, экономисты ≈ словно по инерции
тяготели к первой модели толкования
природно-общественных отношений и не
спешили разобраться во всей их сложности и
противоречивости.
Теперь такая однобокость в значительной
мере преодолена, и философы, юристы,
экономисты уже занялись исследованиями
взаимоотношений общества и природы,
главным образом в плане природопользования.
Дело было за историками и социологами.
Ощущалась нужна и в более широком подходе к
изучению внутренней структуры и динамики
природно-общественных отношений.
В этих условиях знаменательно появление
серии публикаций, с которыми выступил Л. Н.
Гумилев. Он затронул и вскрыл многие прежде
недоучитывавшиеся природно-общественные
связи глубоко и разносторонне. Гумилев
исходит из биосоциального понятия о
человечестве, хотя и не применяет этого
определения. Антропосфера для него не
механическая сумма организмов; она
подчинена не одним биофизиологическим, но и
биогеографическим законам.
У многих возникает вопрос: а допустимо ли
вообще с марксистских позиций учитывать
биологические законы применительно к
человечеству ,если обществом управляют
законы общественные? Не надо, однако,
забывать, что марксизм требует изучать
любые объективные закономерности, в каких
бы формах движения материи они ни
проявлялись. Он осуждает лишь механический
перенос биологических законов на общество
и различные проявления биологизма и ╚социального
дарвинизма╩ как попытки отрицать
спонтанность развития и смены общественно-экономических
формаций, как результат недооценки
значения общественных законов, а в ряде
случаев ≈ как тормоз революционной борьбы и
как подспорье расизма. Применительно к
человеческому обществу это правильно и
естественно, но к биосоциальному
человечеству это относится лишь в пределах
его социальной составляющей. На
биологическую составляющую человечества и
человека как вида и особи продолжают
действовать и природные законы. Они не
отрицают и не подменяют законов
общественных ≈ решающая роль в судьбах
общества остается за последними.
Объективный учет биологических сторон
существования человека ни к какому расизму
не приведет и никакой классовой борьбы не
затушует. Человечество подчиняется не
только общественным, но и природным законам;
сосуществование, сопроявление этих законов ≈
неизбежная реальность на все времена, пока
существует биологический вид Homo Sapiens и его
экологически и биоценотически
обусловленные сообщества.
Идея Л. Н. Гумилева о том, что человечеству
свойственна дифференциация на такие (или
консолидация в такие) группировки, очень
плодотворна. Его этносы выступают как
прямые эквиваленты биоценотических групп,
как своего рода ╚антропоценозы╩, и хотя
несут в себе немало социального, но всей
историей своего возникновения доказывают
отсутствие прямых зависимостей от
спонтанных смен общественно-экономических
формаций: бывают лишь частные совпадения,
обостряющие эффект явления (например,
крушение этноса римлян и конец
рабовладельческого строя).
В целом ряде случаев (особенно в
географических работах), когда объектом
исследования оказывается не общество, а
биосоциальное человечество, такой подход
крайне необходим. Это отнюдь не исключает
учета чисто общественных законов. НА
некоторых этапах исследования вполне
допустимо (а нередко и неизбежно)
намеренное методологическое
абстрагирование от всей реальной сложности
явлений, в частности абстрагирование от
природных законов, сосуществующих с
общественными. Совсем другое ≈ полное
игнорирование роли природных законов, чем
нередко грешат и географы, и социологи. По Л.
Н. Гумилеву же, этносфера и этногенез служат
фоном для спонтанного общественного
развития по спирали.
Большая заслуга Л. Н. Гумилева в том, что он
смело говорит о значении природных
факторов в судьбах человечества, имея в
виду не одну природную среду и ландшафт, но
и психофизиологические стороны
существования людских группировок. Так,
вполне правомочно рассматривать стереотип
поведения людей, варьирующий в локальных
регионах и внутривидовых популяциях, как
высшую форму их приспособления к условиям
среды. С таким же правом Л. Н. Гумилев
говорит о значении биоэнергетических
толчков и психофизиологических стимулов в
проявлении эмоций и их влиянии на
исторические судьбы этносов. Автор
вскрывает материалистические основы
подсознательной пассионарности, связанной
с повышенным энергетическим зарядом,
который бывает присущ не только отдельным
выдающимся личностям (╚героям╩), но и целым
коллективам.
Такая пассионарность ≈ далеко не всегда
комплимент и отнюдь не позволяет признать
пассионарные состояния этносов
биологически ╚высшими╩ - речь здесь идет
совсем не о расизме. Л. Н. Гумилев пишет не
только о творческих, но и хищнических
аспектах этногенеза и этнических миграций.
Ведь и деспотические, захватнические,
разбойные и тому подобные отрицательные
проявления пассионарности, наследуемые в
стереотипе поведения и влияющие на судьбы
этносов, - исторический факт.
Эмоции, по Л. Н. Гумилеву, не в меньше мере,
чем сознание, толкают людей на поступки,
которые интегрируются в этногенные и
ландшафтогенные процессы. Этносы в
динамическом состоянии способны к
сверхнапряжениям, а проявлением этих
сверхнапряжений бывают то преобразования
природы, то миграции (тоже с последующим
преобразованием обживаемых мест), то
повышенная интеллектуальная, военная,
организационно-государственная, торговая и
иные виды активной деятельности. Выходит,
биологическое вторгается в социальное? Да,
но не в порядке механического ╚перенесения
законов╩, а как одно из качественно особых
слагаемых в социальных судьбах
человечества. Энергетическая природа
пассионарности преломляется через
психические особенности людей, а они-то, в
свою очередь, влияют (и не могут не повлиять)
на общественные события.
Л. Н. Гумилев противопоставляет
пассионариям две группы людей: одну ≈
гармонически уравновешенных, другую ≈
безынициативных, но подвижных ╚бродяг-солдат╩,
служащих, как правило, оружием в руках
пассионариев. Речь идет вовсе не о коллизии
╚герой ≈ толпа╩. Случаи, когда пассионарий
оказывается вождем или пророком, бывают
редко (Мухаммед, Наполеон I, Александр
Македонский, Аввакум, Ян Гус, Жанна д▓Арк и
т. п.), и во многом именно пассионарность
помогает проявиться силе и авторитету
выдающихся личностей. Но Л. Н. Гумилев
справедливо показывает, что еще более важно
учитывать пассионарность целых
коллективов при вождях, подчас
сравнительно уравновешенных, а то и
попросту пассивных.
Пожалуй, было бы убедительнее, если бы Л. Н.
Гумилев показал пассионарность не только
как фон, содействующий этногенезу, но и как
процесс, проявление которого само зависит
от социально-исторического фона. Ведь
проявить себя должным образом могли лишь те
пассионарии, которые оказывались
выразителями тенденций определенных
общественных групп и правильно учитывали
конкретные экономические, военные или иные
возможности своего времени. Ганнон
Карфагенянин, Колумб, конквистаторы,
русские землепроходцы, Пржевальский,
организаторы космических полетов ≈ все они
порождение своих эпох, своих социально-экономических
условий, вне которых их природная
пассионарность и одержимость выразилась бы
в совсем иных формах.
Л. Н. Гумилев не преувеличивает роли среды
в этногенезе, когда пишет: ╚Если бы причина
возникновения новых народов лежала в
географических условиях, то они, как
постоянно действующие, вызывали бы
народообразование постоянно, а этого нет╩.
Добавлю, не только постоянно, но и
повсеместно, а сама карта, приведенная в
статье, показывает больше белых мест,
нежели занятых контурами этногенеза.
Кстати, карта такого типа
малодоказательна: на ней нет фона, хотя бы
штрихового или точечного, с показом двух-трех
степеней контрастности ландшафта,
благоприятствующих этногенезу (по Л. Н.
Гумилеву, ╚одноландшафтные╩ территории
никогда не были местом возникновения
этносов). Объективная карта ландшафтных
контрастов показала бы, что Субарктика
Евразии, по своей природе не менее
разнообразная, чем североамериканская,
почему-то оказалась для этногенеза
непродуктивной. Не рождались, судя по карте
Л. Н. Гумилева, этносы и у великих озер
Африки, а ведь тут природа не менее
разнообразна, нежели у великих озер Америки.
А разве природа североамериканских
Кордильер монотоннее, чем южноамериканских?
Приводимые автором критерии ландшафтного
разнообразия выглядят субъективными и не
всегда убеждают.
Спорным выглядит утверждение, что в
Северной Америке ╚бескрайние леса и прерии
не создают благоприятных условий для
этногенеза╩. Почему же лесостепь на стыке
этих лесов и прерий оказалась бесплоднее
евразийской лесостепи? Какого разнообразия
не хватило Америке? На карте полуостров
Индостан ≈ белое пятно, хотя
влажнотропические леса соседствуют здесь с
лесами муссонными сухотропическими и
саванными; обширны тут были и редколесья.
Словом, разнообразие значительное, не
беднее, чем в Восточной Европе. Да и так ли
уж медленно формировались этносы на
дравидийском юге Индостана ≈ тамилы, телугу,
малайяли!?
Л. Н. Гумилев различает внешние и
внутриэтнические причины развития и гибели
этносов, выделяет четыре фазы их бытия ≈
становление, существование, упадок и
реликтовое доживание. Но ведь фазы,
продемонстрированные в статье на примерах
этносов римлян, византийцев и тюрков,
проявились при столько сильной роли
социально-политических факторов (войны,
религиозные конфликты, экономическая
конкуренция) и при столько малой увязке с
историей ландшафта, что утверждение о
первостепенной этногенном значении
природно-биологических факторов теряет
убедительность: и здесь хотелось бы видеть
более точный учет соотношения социальных и
природных факторов.
Возможно ли, что в затухающих реликтовых
этносах, как пишет автор, вообще
прекращается ╚саморазвитие общественного
бытия╩? Выходит, тут перестают действовать
общественные законы?
Трудно согласиться, что сглаживание
этнических различий привело бы вначале к
крайне небольшому числу этносов, а затем ╚вообще
к исчезновению человечества, ибо последнее
состоит из этносов, а они смертны╩. Этот
мрачный вывод постулируется без
обоснований и не вытекает из предыдущего.
Почему стирание этнической
раздробленности, вместе, скажем, с
уменьшением зависимости человека от
различий среды, должно угрожать самому
существованию человечества? Значит,
спасение людей в этнической пестроте?
С развитием средств транспорта, с
повышением подвижности населения, с
возможной неоднократной сменой условий
среды в течение жизни одного поколения, с
полной возможностью, живя в Субарктике,
питаться не только олениной, но и
привозными ананасами ≈ будут смягчаться и
биоценотические зависимости этносов, а
человечество как таковое от этого не
исчезнет. Сегодняшняя этносфера
дифференцирована, мозаична, но почему не
допустить, что в будущем, пусть далеком, она
может стать монолитной и все же останется
формой существования человечества,
биоценотически связанного с природой в
целом? Этносы смертны, но этносфера может
существовать и как единый этнос, и сроки ее
гибели не обязательно связывать с утратой
мозаичности.
- Примечания
[1] Ландшафтная сфера нашей планеты. ╚Природа╩,
1966, ╧ 8.
[2] Ландшафтная сфера и географическая
среда. Сб.: Природа и общество, М., ╚Наука╩,
1968.
[3] Опыт классификации географических наук.
Сб.: Жизнь Земли, 1964, ╧ 2; География и
пространство, 1965, ╧3; Обоснование
общегеографических связей в ландшафтной
сфере Земли для экспозиции в Музее
землеведения, 1969, ╧5.
| |
|
